Петербургский сыск. 1870 – 1874 - Игорь Москвин

Начал приземистый городовой.

– Убит чиновник почтово—телеграфной конторы Александр Никифорович Евсеев, отправляющий сегодня вечером мешки с корреспонденцией. Разъездной железнодорожный почтальон отказался принимать почтовую денежную сумку. Господин Евсеев вернулся в контору на пролетке Самохина, – полицейский указал кивком головы на извозчика, – вошел с черного входа, там за углом, – манул рукою за спину. – Потом подошел господин Коробкин….

– Это я, – выступил вперед чиновник, перебив городового, – я видите ли был не в духе после преферанса и шел домой, живу здесь недалеко, в доходном доме Заешникова. Иду, а супротив конторы коляска…

…«И дернул меня черт сесть с этим подлецом за стол, – горячился Коробкин, – знал, что мошенник оберет меня, как липку. Нет, не позволю ему», – передразнил себя чиновник.

– А это что за невидаль? – вполголоса проговорил себе.

У дверей конторы возвышалась коляска, на козлах которой дремал извозчик.

– Какого черта торчишь здесь? – с неприязнью набросился на попавшего под раздраженное настроение.

– Так Александр Никифорыч изволили его ждать.

– Он же должен отправлять корреспонденцию?

– Так были там и воротились то ли печать наложить, то ли бумагу какую—то взять. Мне не ведомо. Да вот задерживается – больше часа жду.

– Целый час? – Коробкин аж присвистнул от удивления.

– Так точно.

– А что вход закрыт?

– Так они через черный вход пошли.

– Да—а—а, дела– с? – еще раз присвистнул чиновник и направился в обход здания. Через минуту он выскочил с диким бегающим взглядом.

– Быстрей за полицией, убит Евсеев, быстрей…

– … сам я остался здесь, пока не прибыли городовые. За время, пока я был один, никого не видел, – окончил рассказ Коробкин.

– Так было, – тихо произнёс Самохин, – все так и было.

Путилин посмотрел на извозчик.

– Что было на вокзале?

– Так я толком – то не знаю, – шевелил губами Самохин. – На трех пролетках везли почту. Господин Евсеев, успокой Господь его душу, – он перекрестился, – со мною, а на других двух помощники из почтового. Как приехали, остановились у почтового вагона. Нам приказали начать погрузку. Дело привычное: почтальоны подавали, а мы переносили в вагон, где груз принимал вагонный, пока дело не дошло до денежной сумки. На ней то ли печати порушены были, то ли бумаги какой—то недоставало. Не знаю, но вагонный отказался принимать сумку. Господин Евсеев сказал, что, мол, в контору надо и возвернутся к отправлению поезда. Как приехали, так он сказал, что имеет ключи только от черного входа и вот я и сидел, ожидаючи.

– Михаил, – повернулся Путилин к помощнику, потом обратился к чиновнику, – где можно найти тех почтальонов, что были с Евсеевым?

– Наверное дома, – ответил Коробкин, – на сегодня была последняя отправка.

– Понял? – обратился к помощнику.

– Найду, – Жуков отправился выполнять поручение.

– Сколько денег могло быть в сумке? – Иван Дмитриевич с интересом смотрел на чиновника

– Сегодня должна была быть большая отправка. Так я думаю тысяч около ста.

Извозчик присвистнул.

– Дела!

– Михаил, постой! – крикнул начальник сыска, отошедшему шагов на десять помощнику. Тот остановился.

– Проверь, – тихо, почти на ухо, произнёс Путилин. – Ты сегодня искал Сашку Евсеева, не наш ли убитый чиновник.

Жуков молча кивнул.

Иван Дмитриевич воротился назад и обратился к Коробкину.

– Бывали ли еще случаи подобные нынешнему?

– Нет.

– Не смертоубивство, а история с денежной сумкой?

– Не могу припомнить, – чиновник в задумчивости посмотрел на двери конторы, – нет, на моем веку подобное не происходило. Нет, не было и не могло быть, – последние слова отчеканил, как военный на параде.

– Ясненько, – начальник сыска посмотрел на городовых, – показывайте убиенного.

Пока шли к черному входу, подъехал товарищ прокурора.

– Доброй ночи! – резво спрыгнул мужчина средних лет с коляски. – Иван Дмитриевич, наше вам! Снова вместе приходится сыском заниматься!

– Отчего ж не заняться, – ответствовал начальник сыска, – найдем татя, куда ж ему деться от бравых молодцев.

В прошлом году сыскная полиция землю носом рыла, когда в Озерках озорничали заезжие гости, а лавры обрел ныне приехавший прокурорский чиновник, переведенный за выгодно для него сочиненный доклад вышестоящему начальнику, почти в самый центр столицы, хотя, правды говоря, его участие заключалось в помехах, чинимых путилинским сотрудникам. Поэтому Иван Дмитриевич, хотя большого зла и не держал, но старался в знакомцах с прокурорским не ходить и дел с ним не иметь.

Но раз довелось, так не жалобы ж отписывать, а стоит заняться сыскным делом, не подпуская на пушечный выстрел нерадивого чиновника.

Во дворе, узким колодцем уходящим на четыре этажа к ночному небу, было темно, только фонари городовых давали тусклый свет, выхватывающий из сумрака желтые пятна. Евсеев лежал на спине, на левой стороне груди чернело пятно, выделяясь на белоснежной рубашке, широко раскрытые глаза и беззаботная улыбка на застывших губах указывали, что удар получен убиенным в нежданную минуту. В карманах, кроме кожаного бумажника с несколькими зелеными бумажками и серебряной мелочью, была и связка ключей, на которой, как оказалось, отсутствовал подходящий к черному входу.

– Свети пониже, – попросил Путилин городового и склонился над трупом, пиджак был расстегнут, осмотрел пятно на груди. Ничего примечательного: били ножом и с одного удара лишили жизни, не успел бедняга осознать приход своей смерти. Крови натекло немного, сразу видно, что ударил бывалый, имеющий в этих делах толк человек.

На булыжнике, застилающем двор, преступник следов не оставил. Пусто, только труп молодого человека, исчезнувшие казенные деньги и гнев начальства.

Иван Дмитриевич поднялся и отер вспотевший лоб белым платком.

– С чего начнем? – подлил масла прокурорский чиновник, до этого стоявший в стороне.

– С поисков виновных, – отвернулся начальник сыска.

Раздраженное сопение за спиною Путилина показало, что чиновнику не понравились слова. Он ожидал других, ощущая себя во главе данного следствия.

– Господин Коробкин, – повернулся Иван Дмитриевич к служащему почтового ведомства, – как вы обнаружили убитого?

– Когда мне извозчик сказал, что господина Евсеева нет больше часа, я заподозрил неладное, – теперь он говорил размеренно, не глотая слова, как давече перед центральными дверьми, – я прошел ко входу. Обычно мы пользуемся со стороны Почтамтской. Я прошел сюда, – указал рукою, – света здесь нет, поэтому зажег спичку. А когда увидел бедного Александра с ножом в груди, так сразу же послал за полицией.

– Благодарю, – начальник сыска посмотрел в верх на черные провалы окон и о чем—то задумался, – а вчерашним вечером не Евсеев ли занимался почтовыми отправления?

– Насколько я знаю, да, – сказал Коробкин, – и вчера был он.

Несколько минут стояли в молчании.

– Что, Иван Дмитриевич, – раздался позади голос товарища прокурора, – видно начало положено? А где же Ваш верный Санчо Панса? Уже послан с поручением?

– Совершенно верно, – улыбка сверкнула в свете фонаря, – наша доля, как у гончих, ножками все, ножками, а чтобы ножки не уставали то больше головой и нам редко удается посидеть в удобном кресле.

– Понимаю, понимаю, – чиновник не почувствовал сарказма в словах начальника сыска,

– Господин Коробкин, – обратился Путилин к стоящему в стороне представителю почтового ведомства, – скажите, а кто имеет ключ от заднего входа?

– Не могу в точности сказать, – на секунду он умолк, словно припоминая, – наверное, дежурный чиновник, хотя об этом больше может поведать столоначальник, ведающий отправкой почтовой корреспонденции.

– Как часто перевозятся крупные суммы?

– Да, почитай, каждый день.

Зажглась спичка, осветив лицо прокурорского чиновника, и по двору заструился запах дорогого табака от, недавно вошедших в моду, сигарет.

– Иван Дмитриевич, – помощник прокурора подошел ближе, окуривая клубами приятного дыма, – мне не хотелось быть Вам в тягость, вижу, что только отвлекаю, тогда с Вашего ведома позволю себе удалиться. Я заеду сегодня к Вам.

В ответ на тираду Путилин только кивнул головою, не заботясь, увидел его жест собеседник или нет.

«Баба с воза – кобыле легче, – мелькнуло у начальника сыска, – лишь бы не было помех.»

В свой кабинет на Офицерской начальник сыска вернулся только в четвертом часу, когда усталость брала свое. Предупредил дежурного офицера о том, чтобы разбудил в семь часов и уснул прямо в кресле. Утром поднялся до стука в дверь, привел себя в порядок и, хотя отдыхал несколько часов, но чувствовал не разбитым, а набравшимся сил. Бывало так всегда, когда появлялось новое дело, занимался им почти без сна, считая преступление, каким бы оно ни было: убийством, кражей или мошенничеством, личным оскорблением.